fc891b90     

Белов Александр - Аркона



АЛЕКСАНДР БЕЛОВ
АРКОНА
Боли Брагода не знал. Не знал прежде. Сейчас же все его существо страдало болью. И оттого, что это испытание было ему давно уже не знакомо, порывы высвободиться из нее только еще сильнее ввергали Брагоду в его боль и муку.

Он перевел дух. В белый покой проседала земля. Снег впитывал черные пятна тел, стирая их с поблекшего полотна жизни. Брагода, напрягшись, потянул торчащее в нем копье наружу.

Содержимое разорванного чрева на минуту забрызгало белизну снега. Но он скоро смыл с себя теплое месиво кишок, перекрасив все в белое.
Брагода лежал, запрокинув голову. Рядом торчал из снега куст сухой мертвой травы. Его тряс ветер. Брагода запел:
«Северный ветер – северный крик
Наши наполнит знамена…»
Снег хотел перекрасить Брагоду в белое, но обжегся о горячее лицо воина.
«Воинов знает Громовникстарик,
Каждого поименно».
Чтото изменилось. Все цвета вокруг оказались вывернутыми наизнанку. Холодное пятно снега расплывалось в красных подтеках.

То там, то здесь сквозь них, в бирюзовом мерцании, прорывались мертвые тела. Все ожило в новом обличии и теперь дразнило Брагоду неправдоподобностью. Он был так же неправдоподобен и осознавал это.

Песня, оторвавшись от его мертвых губ, звучала уже гдето вне, раскачивая тишину чужим многоголосьем. Внезапно зычный голос трубы оборвал ее, и Брагода увидел распластанного в прыжке Симаргла. Два могучих крыла резали над ним ветер.

Волк застыл над Брагодой, накатив на него волну снежной пыли. Тяжелые лапы воткнулись в снег, пробив его до земли, Зверь наклонился, и Брагода обхватил волчью шею руками. Симаргл качнул накатистой грудью, подобрался весь и вытянулся в прыжке. Красное месиво снега уходило вниз, безвозвратно…
* * *
Заря обожгла море. У скальных приступов берега оно было еще непроглядно черным, Оракул стоял над самой водой, и его легкие одежды трепал ветер. Оракул был почти неразличим в густом оплыве прибрежного мрака.

Шипела на камнях вода – то уходя, то набегая снова.
«Неизвестность – вот, что так воспаляет ум человека, обрекая его на извечный самообман. Даже малое подобие правды, которое он отнял у неизвестности, заставляет его покориться себе. Зачем? И во что верит человек, что он стремится познать?

Разве время нашей жизни не дано нам в трех измерениях: то, что очевидно, и то, что неизвестно, разделенное полосой настоящего? Настоящее раскрывает будущее и погребает прошлое. Да и знаем ли мы вообще чтолибо кроме своего настоящего?..»
– «Гром небес» готов! – прервал мысли провидца голос подошедшего сотника руян. – Каким ветром нам наполнить его парус?
Оракул, не глядя, поднял с земли камешек, стиснул его в кулаке. Чуть помедлив, разжал ладонь. Камешек оказался белым.
– Ваше ветрило наполнит золотой ветер! – Он усмехнулся своим прежним мыслям и бросил ничего не значащий предмет в воду.
* * *
Над заливом стояло утро. Осенние штормы, терзавшие берег, выдохлись малопомалу, уступив место тревожному предзимнему затишью. Оракул поднимался к храму.

На плоском выступе скалы, взметнувшейся над морем, его поджидал первосвятитель Храма. Овар был относительно молод годами для своего положения, и всем своим видом являл скорее хозяина боевого топора, чем хранителя великих таинств Света.

Взгляды жрецов встретились, Верховный жрец указал рукой в море. –Там, внизу, дрожал под ветром порфирный лепесток паруса. Овар обернулся.
– Тяжелые времена, Гниль подступает, раболепие духа, мышиное счастье. И что это за вера в жертву, в мертвечину перерожденную?
Оракул ничего не ответил. Пор



Содержание раздела